Неточные совпадения
— Осталось неизвестно, кто убил госпожу Зотову? Плохо работает ваша полиция. Наш Скотланд-ярд узнал бы, о да! Замечательная была русская женщина, — одобрил он. — Несколько… как это говорится? — обре-ме-не-на знаниями, которые не имеют практического значения, но все-таки обладала сильным практическим умом. Это я замечаю у многих: русские как будто стыдятся практики и прячут ее, орнаментируют
религией,
философией, этикой…
— А ты, кажется, читаешь по вопросам
религии,
философии?
— Фу! Это — эпидемия какая-то! А знаешь, Лидия увлекается
философией,
религией и вообще… Где Иноков? — спросила она, но тотчас же, не ожидая ответа, затараторила: — Почему не пьешь чай? Я страшно обрадовалась самовару. Впрочем, у одного эмигранта в Швейцарии есть самовар…
«
Философия права — это попытка оправдать бесправие», — говорил он и говорил, что, признавая законом борьбу за существование, бесполезно и лицемерно искать в жизни место
религии,
философии, морали.
Но человек сделал это на свою погибель, он — враг свободной игры мировых сил, схематизатор; его ненавистью к свободе созданы
религии,
философии, науки, государства и вся мерзость жизни.
Учение Конфуция — не
религия, а просто обиходная нравственность, практическая
философия, не мешающая никакой
религии.
Можно установить следующие религиозные черты марксизма: строгая догматическая система, несмотря на практическую гибкость, разделение на ортодоксию и ересь, неизменяемость
философии науки, священное писание Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина, которое может быть истолковываемо, но не подвергнуто сомнению; разделение мира на две части — верующих — верных и неверующих — неверных; иерархически организованная коммунистическая церковь с директивами сверху; перенесение совести на высший орган коммунистической партии, на собор; тоталитаризм, свойственный лишь
религиям; фанатизм верующих; отлучение и расстрел еретиков; недопущение секуляризации внутри коллектива верующих; признание первородного греха (эксплуатации).
Конфликт создается ложными притязаниями науки на верховенство над человеческой жизнью, на способность авторитетно разрешать вопросы
религии,
философии, морали, на способность давать директивы для творчества духовной культуры.
Социал-демократы не верят в абсолютное, — в
философии, в
религии они всегда за относительное.
«Москвитянин» в некоторых статьях дал торжественное доказательство, до чего может дойти при таланте содомизм
философии и
религии.
Она отрешилась в ней не только от грубого дуализма
религии, но и от ухищренного дуализма
философии; она освободилась не только от небесных привидений, но и от земных; она перешагнула через сентиментальную апотеозу человечества, через фатализм прогресса, у ней нет тех неизменяемых литий о братстве, демократии и прогрессе, которые так жалко утомляют среди раздора и насилия.
— Вы никогда не дойдете, — говорила она, — ни до личного бога, ни до бессмертия души никакой
философией, а храбрости быть атеистом и отвергнуть жизнь за гробом у вас у всех нет. Вы слишком люди, чтобы не ужаснуться этих последствий, внутреннее отвращение отталкивает их, — вот вы и выдумываете ваши логические чудеса, чтоб отвести глаза, чтоб дойти до того, что просто и детски дано
религией.
Ошибочно было бы думать, что для меня
религия и
философия отождествлялись, как для Гегеля.
Мне скажут, что моя вера есть
философия, а не
религия.
Но сейчас нужно отметить, что в России был двоякий исход
философии: «у славянофилов в
религию, в веру, у западников в революцию, в социализм».
Для русской левой интеллигенции революция всегда была и
религией, и
философией, революционная идея была целостной.
Для любомудров
философия была выше
религии.
Он видел эту необходимость, эту власть вещественности над духом и в языческих
религиях, и в католичестве, и в западном рационализме, и в
философии Гегеля.
Ложная
философия и ложная
религия, выданная за положительную науку, утверждают в человеке сознание ничтожества его происхождения и божественности его будущего, не его, конечно, не данного конкретного лица, а человека вообще.
Религия может обойтись без
философии, источники ее абсолютны и самодовлеющи, но
философия не может обойтись без
религии,
религия нужна ей как пища, как источник живой воды.
Конкретный идеализм имеет свое питание в мистическом опыте и воссоединяет знание с верой,
философию с
религией.
Религия и мистика есть корень
философии, ее жизненная основа.
Мистицизм является другой формой прекращения существования отвлеченной
философии: он подчиняет
философию позитивной
религии и в ней приказывает искать источников питания.
И существуют слишком глубокие причины, в силу которых
философия неизбежно должна будет искать питания в
религии, возвратиться к своим истокам.
Этим определяется и мой взгляд на соотношение
философии и
религии.
Гегель был последним великим гностиком; он обоготворил
философию, превратил ее в
религию.
Философия не нужна для догматов
религии, но догматы
религии нужны для
философии, питают ее, посвящают ее в последние тайны.
Религия есть жизненная основа
философии,
религия питает
философию реальным бытием.
Ветхий Завет и пророки, язычество и греческая
философия, восточные
религии и античная культура — все это было путем к Христу, всемирной подготовкой почвы для явления Логоса во плоти.
Ясно, что множественность и повторяемость в индийской
философии и
религии, отрицание смысла конкретной истории, допущение скитания душ по разным краям бытия, по темным коридорам и индивидуального спасения этих душ путем превращения в новые и новые формы — все это несовместимо с принятием Христа и с надеждой на спасительный конец истории мира.
Всем может быть только
религия, а не
философия, только религиозно достижим универсальный синтез и всеединство.
В
религии и
философии Индии даны уже все образцы идеализма со всеми опасностями иллюзионизма.
Началось соединение и смешение восточной мудрости с греческой
философией и
религией.
Наука и
религия должны были бы быть признаны по меньшей мере равноценными как пища для
философии.
Тот взгляд на связь
философии с
религией, который я здесь высказываю, может и должен найти свое гносеологическое выражение; моя точка зрения предполагает и определенную гносеологию, резко отличную от гносеологии «критической».
Греки боготворили природу и завещали миру свою
религию, то есть
философию и искусство.
Религия может существовать без
философии, но
философия не может быть без
религии.
— Но что же такое и фантазия, если она хоть сколько-нибудь сознана, как не мысль?.. Вы вот изволили упомянуть о
религиях, — Гегель вовсе не отделяет и не исключает
религии из
философии и полагает, что это два различных способа познавать одну и ту же истину.
Философия есть ничто иное, как уразумеваемая
религия, вера, переведенная на разум…
— Такая же, как между всякой
философией и
религией: первая учит познавать сущность вещей посредством разума, а
религия преподает то, что сказано в божественном откровении; но путь в достижении того и другого познания в мистицизме иной, чем в других философских системах и в других вероучениях, или, лучше сказать, оба эти пути сближены у мистиков: они в своей
философии ум с его постепенным ходом, с его логическими выводами ставят на вторую ступень и дают предпочтение чувству и фантазии, говоря, что этими духовными орудиями скорее и вернее человек может достигнуть познания сущности мирового бытия и что путем ума человек идет черепашьим шагом, а чувством и созерцанием он возлетает, как орел.
Философия, по необходимости, по существу своему, заключает в себе
религию.
— Ну, походите в тамошний университет на лекции естественных наук и вслушайтесь внимательно, какие гигантские успехи делают науки этого рода!.. А когда ум человека столь занялся предметами мира материального, что стремится даже как бы одухотворить этот мир и в самой материи найти конечную причину, так тут всем
религиям и отвлеченным
философиям не поздоровится, по пословице: «Когда Ванька поет, так уж Машка молчи!»
Мы достаточно уже имеем чистых форм истины в
религиях и мифологиях, в гностических и мистических системах
философии, как древних, так и новейших.
Во-первых, говорят, что страдания ведут человека к совершенству, и, во-вторых, если человечество в самом деле научится облегчать свои страдания пилюлями и каплями, то оно совершенно забросит
религию и
философию, в которых до сих пор находило не только защиту от всяких бед, но даже счастие.
Говорили о
религии — ирония, говорили о
философии, о смысле и целях жизни — ирония, поднимал ли кто вопрос о народе — ирония.
И тем самым
религия становится независимой от этики, эстетики, теоретического познания,
философии и науки, ибо имеет свою собственную опору, свой собственный орган восприятия.
Здесь мы снова сталкиваемся с своеобразным и представляющим огромный принципиальный интерес учением Гегеля о взаимоотношении
философии и
религии [Hegel's Religionsphilosophie (цит. по изд. Diederichs, под ред.
Религии в
философии ценна сотрудница (ancilla), но бесполезна раба.
Особенно показателен в этом отношении Гегель, для коего
религия обозначает лишь ступень, и не самую высшую, в самосознании духа, и потому она преодолевается в
философии.
Народ-художник, умным очам которого открылась нетленная красота тела, не мог окончательно проклясть и осудить тело, а Платон был слишком сыном своего народа и его
религии, чтобы совершить такую измену национальному гению эллинства, — он, который умное видение этого мира положил в основу своей
философии.
Основная мысль Гегеля о различии между
религией и
философией состоит, как мы уже знаем, в том, что «
религия есть истинное содержание, но только в форме представления» (94) [Ср. там же.